Моралисты славятся своей упёртостью — сколько моралиста не шли нахуй, он продолжает гнуть свою линию и орать о нравственности. Даже там, где его подымут на смех.

Моралист — это молодой старик. Человек, принявший Путь Старухи На Лавочке. Кому свойственно ругать массовую культуру, слушать развесив уши православных агитаторов, требовать оградить от чего-то "наших детей"? Вы только вслушайтесь: "наших детей"! Многие моралисты ещё очень молоды, а уже называют целое поколение своими детьми! Чьи слова они слепо повторяют? Слова стариков и старух.

Моралисты забили на свою молодость. Они говорят, как старухи, думают, как старики. Чаще всего это занудные, скучные люди, в чьё окружение входят только такие же моралисты. Как и старухи, моралисты могут нормально общаться только с себе подобными. Как старики неспособны прижиться в новом времени и принять тот факт, что старые времена не вернёшь, так и моралисты не верят в то, что мораль гибка, что православие устарело и так далее. И моралист может сойти с этого скучного пути унылого зануды, если он хоть немного дорожит своей молодостью.

Молодость — это гибкий ум, стремление к новому, желание что-то изменить. Старость — это твердолобость, неспособность познавать и принимать новое, мечты о старых временах. Сравните с позицией моралиста: только так и не иначе, мораль не меняется, надо как раньше.

Старик воспитан в СССР — инкубаторе стариков. Пока ты молод, ты не человек, а яйцо. Личинка старика. И ты работаешь всю жизнь, чтобы обеспечить себе достойную старость. Отсюда и "уважение к старшим". Ты живёшь, чтобы состариться, и тогда тебя будут уважать. Сколько стариков обломалось с обеспеченной старостью, когда Союз развалился, и накопленные деньги обратились в прах?

Моралист мыслит за молодых, называя неразумными детьми всех людей до 18 лет. Самому моралисту, может, недавно 18 исполнилось, а он уже призывает "оградить наших детей". Он говорит старческими штампами. Это раб старичья, он принёс свою молодость в жертву "нравственности" — в жертву старикам.

А поскольку моралист молод и способен на большее, чем ворчать на лавочке, он агитирует громко, с молодым задором, но в угоду старикам. Чтобы всё больше людей старело в молодые годы. Физически он молод, поэтому может поднять плакат, выкрикивать громкие слоганы. Но эти слоганы для него придумали старики, плакат написали старики и денежку за службу дали тоже старики. Молодые моралисты — роботы, управляемые стариками. Которые сами не могут поднять плакат, но могут нажать кнопку на пульте.

Естественно, подготовка начинается с детства. Кому-то заложили основы родители, воспитанные в советском инкубаторе стариков. Кому-то — школа, где всё, что свойственно молодым, под запретом и объявлено аморальным. Ещё в детстве накрепко вбивается: подчиняйся старшему. Это нужно, чтобы выбить из молодого организма естественное, инстинктивное отвращение к старикам и старухам. Чтобы не было мерзко не только находиться рядом с ними, но и внимать их советам, говорить их словами и поднимать их лозунги.

Советское мышление в этом плане куда хуже восточного. Восточный старик — спокойный аксакал, который не давит на молодых, те сами ходят к нему за советом. Советский старик — человек, которому хочется, чтобы молодые мыслили как он, и он сделает для этого всё, на что способен.

Однако рабы стариков всё же молоды физически. Где-то глубоко в подсознании у них сохранились базовые инстинкты, не задавленные до конца институтом подавления инстинктов (он же средняя школа), унылой агитацией и окружающей старческой атмосферой, не выбитой с постсоветского пространства. Поэтому моралисты небезнадёжны. Пока у моралиста нет детей, которых он будет воспитывать в том же совково-рабском духе, его можно переубедить. Заставить вспомнить, что он ещё слишком молод, чтобы быть стариком.